Но сейчас речь не об этом.

Конечно, Юрский не был театроведом по профессии, у него было не театроведческое образование, а юридическое. Известным театроведом был его двоюродный брат – Виктор Боровский. Но подход Юрского и к актерской профессии, и к режиссерской был именно театроведческим.

В 1973 году он поставил в БДТ «Мольера» М. Булгакова. Спектакль бесспорно отличался от режиссуры Товстоногова. Но при этом Юрский открыл бесчисленным зрителям неведомое им имя Михаила Булгакова.

Через несколько лет в печати промелькнуло сообщение, что Юрский собирается ставить в БДТ «Строителя Сольнеса». Возможно, работа даже не началась – Юрский был «выставлен» из Петербурга. Именно через Ибсена проявилось в Юрском его театроведческое начало. В 1985 году он написал и опубликовал в «Вопросах литературы» (!) замечательную статью «Играем Ибсена». Речь в ней шла о спектакле «Хедда Габлер» Камы Гинкаса в Театре Моссовета. Новый театроведческий подход заключался в том, что Юрский, играя в этом спектакле, оценивал его с позиций зрительского восприятия: «Что приходят смотреть зрители?» Он сравнивает современного зрителя со зрителем рубежа XIX–XX веков, который был шокирован реальностью и современностью «новой драмы». Восприятие современного зрителя совсем иное: напряженные моменты зритель снимает смехом (подразумевается, что на это провоцирует его режиссер). От этих размышлений он переходит к проблеме ибсеновского жанра и к проблеме великой миссии театра. Юрский приходит к выводу, что катарсис в «новой драме» невозможен: «Жизненная трагедия не приносит нам его». Пьеса порождает боль, но не очищение. «Классическая трагедия и классическая драма отжили свой век».

В критических статьях того времени авторы не выходили за пределы оценок актерской и режиссерской работы, а Юрскому нужно было вскрыть природу театра и современной театральной ситуации.

При этом, к театральной критике Юрский относился объективно и критически. Рассказывал, как на премьере своего спектакля «Фантазии Фарятьева» сломал ключицу, но доиграл роль Фарятьева до конца, а критики после спектакля сказали: мимики многовато.

Театроведческий подход проявлялся не только в его статьях и режиссуре, но прежде всего в актерской работе. Его чтение «Евгения Онегина» или «Графа Нулина» – непревзойденные шедевры. Начав смотреть видеоверсию, уже невозможно оторваться. Это следствие адекватности авторскому тексту. Юрский играет лирического героя. Не Пушкина, но Автора. Это Автор ускоряет или замедляет ритм, подбирая нужные выражения. Увлекаясь сюжетом, находит возможность выйти из него – в авторское отношение. Эта манера близка брехтовскому актеру. Юрский рассказывал, как читал «Нулина» солдатам в военной части. Понимая солдатский сленг, он поэтично произносит фразу «Наталья Павловна раздета. Стоит Параша перед ней». Юрский дает паузу, зал разражается смехом. И после этого Юрский как бы от себя обращается к залу: «Друзья мои, Параша эта – наперсница ее затей…» Зал взрывается аплодисментами. Юрский рассказывал это с удовольствием, довольный найденным приемом.

На чтецких концертах он читал Пастернака. И использовал гениальный по своей простоте прием: одно стихотворение два раза подряд, почти без паузы. Важно, что услышит зритель. Первый раз – содержание, второй раз – форму. Произведение нужно узнать, чтобы потом прочувствовать его эстетику.

Вот потому он и был театроведом.