Форум был посвящён теме инклюзии в разных аспектах: доступности театральных пространств для людей с инвалидностью, работе инклюзивных театральных групп, художественным особенностям инклюзивных спектаклей. Вопросы касались и социальных, и этических, и профессиональных сфер – в контексте обмена опытом и методами работы.

Сложность темы инклюзии в театре во многом связана с тем, что она охватывает слишком разные грани понятия «театр». Можно говорить про театр как публичное пространство, а можно – как профессию или вид искусства. Во всех этих случаях проблема «театра как инклюзивного пространства» будет звучать по-разному.

1. Театр как публичное пространство

Доступность. Разговор об «инклюзии» в любой сфере начинается с признания социальной проблемы: в обществе есть люди с разными возможностями, те из них, кто не попадает под условную «норму» – оказываются выключены из социальной жизни. Поиск решения этой проблемы может идти либо по пути «интеграции» (задача – максимально помочь всем встроиться в социум и адаптироваться к «норме»), либо «инклюзии» (задача – максимально расширить представление о «норме», создать среду, в которой каждый сможет полноценно существовать из своей «нормы», из своей уникальной ситуации). В этом плане не любая социальная работа может считаться «инклюзией», она должна включать определённую систему ценностей и этические принципы.

Но признание этой системы ценностей – только первый шаг, дальше начинается множество вопросов. Как расширять пространство «нормы»? Что именно в него включать в первую очередь? Как менять социальные привычки и паттерны восприятия, которые складывались очень-очень долго и воспринимаются людьми как естественные и самоочевидные? Как делать этот процесс не насильственно-директивным, а добровольным со всех сторон?

Поэтому очень много дискуссий Форума выходили на обсуждение этических вопросов и тех этических принципов, которыми разные инклюзивные проекты руководствуются на практике.

Например, Елена Возмищева, координатор проекта «#За живое!» екатеринбургского «Ельцин-центра» рассказывала про три основные модели, в которых понимается проблема инвалидности: медицинскую, благотворительную и социальную.

- Медицинская модель помещает в центр внимания диагноз человека. Человек с диагнозом считается больным, о нём нужно максимально заботиться, что в большинстве случаев значит изолировать от общества и контролировать.

- Благотворительная модель воспринимает человека с инвалидностью в первую очередь как объект милосердия и добродетели. При этом между благодетелями (в подавляющем большинстве людьми без инвалидности) и объектами милосердия остаётся огромная дистанция. Более того, подопечные в благотворительной модели оказываются зависимы от воли благодетелей и на самом деле не имеют базовой социальной защищённости.

- Социальная модель понимания инвалидности: смещает внимание на проблемы среды, инфраструктуры, отношения к инвалидности в обществе. В её рамке человек с инвалидностью – в первую очередь полноправный член общества, а инвалидность – результат социальных взаимодействий и несправедливого социального устройства. Для неё характерна ценность разнообразия, де-институционализации, помощи на базе горизонтальных сообществ.

Другой аспект отношения к проблеме инвалидности затрагивало выступление Веры Шенгелии и Оксаны Осадчей про Совет по доступности, который работал при проектировании Политехнического музея в Москве. Совет собирался из людей с разными формами инвалидности, которые могли оценить, насколько удобно будет посещать музей людям с ограничениями по слуху, зрению, передвижению. Рассказывая о том, зачем нужно было создавать Совет, Вера и Оксана рассказывали много грустных и иногда курьёзных случаев про то, как формально организованная «доступная среда» оказывалась на практике максимально неудобной и не приспособленной для людей с особыми потребностями.

Основной принцип, положенный в основу идеи Совета, выражен главным слоганом Движения за права инвалидов – «Ничего для нас, без нас»: люди с инвалидностью должны сами принимать решения про то, как будет устроена среда для них. Но, как делилась Вера, следующим шагом возникают те самые этические вопросы. Люди с каким опытом должны входить в совет по доступности? Только с разными видами инвалидности? А подростки, бездомные, мигранты, жертвы травли? Может ли только один человек представлять всю социальную группу, к которой он принадлежит? Что вообще важнее – личный опыт или экспертность?

На каждый из этих вопросов нет однозначного ответа, в разных ситуациях нужно будет искать новые решения. Как говорила в своём выступлении Юлия Поцелуева: «Инклюзия – не точка, к которой нужно идти, а путь».

Этот путь очевидно необходимо проходить и театру. Театр, как и музей – часть социального пространства, которое должно быть доступно всем членам общества. Но степень этой доступности остаётся очень ограниченной. Этот вопрос в первую очередь поднимал проект «Театр без границ», задача которого – перевод на жестовый язык и создание тифлокомментария для спектаклей Санкт-Петербурга. Похожую проблему решает спектакль фонда Про арте «Не зря», который не только создан инклюзивной группой с незрячими артистами, но и рассчитан в том числе на незрячих зрителей. Так, тифлокомментарий вписан в художественную ткань спектакля, всех зрителей специально впускали в зал через сцену: так незрячие зрители могли представить, как устроено пространство, где будут находиться актёры.

2. Театр как профессиональная среда. Профессионализм и этика

Другой вопрос, который в разных формах ставился участниками Форума, был связан с проблемой театра как профессиональной среды, в которой есть свои нормы, свои планки качества и стереотипы. Как в этой ситуации люди с инвалидностью могут становиться актёрами и режиссёрами?

Одна из самых острых иллюстраций этой проблемы – история Юлия Лошмановой, которую в своё время не пропустили на второй тур вступительного экзамена по режиссуре только из-за проблем со зрением. Девушка не бросила заниматься театром: в этом году ее моноспектакль «Ахиллес» прошёл на фестиваль «Монокль» в числе других постановок, созданных людьми без каких-либо ограничений здоровья.

Дмитрий Поликанов, бывший директор фонда поддержки слепоглухих «Соединение» поставил по-другому проблему работы людей с инвалидностью в театре. Сейчас в театре роли людей с инвалидностью чаще всего играют обычные актёры. Но, по словам Дмитрия, когда здоровый актёр садится в коляску – это нелепо, на это место можно пригласить человека с инвалидностью, который точно сыграет лучше. Но есть социальный барьер, который не позволяет представить, что в спектакле может играть настоящий человек на коляске.

В качестве решения Дмитрий рассказал об идее создать портал актёров с разными типами инвалидности. Реакция на такой предложение была неоднозначной. Насколько такой портал будет способствовать выравниванию прав, или наоборот выпячивать стигматизирующие признаки? Не будет ли это объективировать человека, именно как незрячего или на коляске, оставляя на заднем плане уникальность каждого? И не хотим ли мы наоборот прийти к ситуации, когда актёра с инвалидностью будут приглашать в театр за уровень актёрской игры, а не инвалидность?

Дмитрий отвечал, что нужно постепенно сдвигать норму, начинать хотя бы с того, чтобы присутствие человека с инвалидностью в театре и на сцене стало восприниматься в порядке вещей, как и в любых других социальных пространствах: в городской среде, в музеях, в университетах, на разных работах.

Однако, вопрос о возможности встроиться в театр как систему для многих инклюзивных театральных проектов актуален уже сейчас. Их участники получают профессиональные навыки: могут ли они развивать их дальше, после того как участие в инклюзивном проекте закончится? Должен ли инклюзивный проект обеспечивать эту возможность и как? Нужно добиваться решения этих проблем на уровне институций?

Системных ответов на эти вопросы нет и большинство проектов не ставит себе задачи бороться за профессиональное признание артистов с инвалидностью, делая акцент скорее на раскрытии творческого потенциала участников. Однако, есть примеры, когда участники инклюзивных проектов продолжают самостоятельно заниматься театром и создают свои театральные проекты, как, например, Ирина Поволоцкая, слепоглухая актриса спектакля «Прикасаемые». Есть примеры, когда актёры инклюзивных театральных проектов приглашаются в обычные репертуарные спектакли: например, при постановке спектакля «Лавр» в театре на Литейное условием режиссёра Бориса Павловича было участие в спектакле трёх актёров с РАС, и руководство театра охотно пошло навстречу.

Но вопрос общих критериев профессионализма в театре, независимых от стереотипов об инвалидности, пока остаётся открытым.

3. Театр как художественный язык. Другая эстетика

Совсем в другую плоскость разговор об инклюзивном театре переходит, когда речь идёт о конкретных художественных спектаклях и режиссёрской работе. С одной стороны, возникает вопрос: насколько результат работы театральных групп можно считать по-настоящему художественным? Не просто ли это инструмент психологически-социальной работы, которую, в таком случае, нужно оценивать по вне-художественным критериям?

С другой стороны, если считать инклюзивные спектакли художественными, то не заслуга ли это только профессиональных режиссёров, которые сами не относятся ни к какой уязвимой группе? Если да, то насколько этично в своих художественных целях использовать «особенных» людей?

На эти вопросы отвечали в своих лекциях два режиссёра инклюзивных спектаклей – Пётр Чижов (проект «Разговоры») и Александр Савчук (Санкт-петербургская школа «Инклюзион»).

Петр Чижов рассказывал о работе над постановкой «Пакетик, который хотел быть нужным» по пьесе Гули Насыровой. Постановка инклюзивного спектакля по уже написанному тексту – это довольно редкий пример, большинство таких спектаклей сочиняются вместе с участниками. Кроме того, актёры с РАС, которые участвуют в спектакле, не могли бы заучить и исполнять текст, возникает вопрос, как именно его можно ставить? И как такая постановка может быть инклюзивной, то есть полноценно учитывать интересны и потребности участников с инвалидностью?

Решением для работы с «Пакетиком» стал формат спектакля-читки. По словам режиссера, это тот пример, когда текст становится тьютором для особенных актёров. Написанный изначально для детского кукольного театра, текст Гули Насыровой очень близок по языку актёрам с РАС и похож на их собственные тексты. При этом, он глубокий и продуманный, в том числе по форме. Например, речь разных персонажей по-разному ритмически выстроена, поэтому читая за них, актёр будет без усилий перенимать разное амплуа и разную характерность.

При этом естественно возникает задача сделать работу над спектаклем интересной для актёров, придумать так, чтобы чтение текста не было скучным. Здесь подходят игровые способы репетирования, с заданием разных интересных правил, без однозначного ответа как нужно сделать. Плюс смена ситуации: читаем просто, потом читаем со зрителями, потом читаем с музыкантами.

Художественность и особая глубина спектакля, по словам Петра, возникает через встречу актёров с РАС и текста. С одной стороны, чтение нейроотличных актёров создаёт новый смысл через каждый раз уникальную ситуацию прочтения, его характерную нетипичность (при этом важно, что зрители привыкают к такому чтению, учатся его воспринимать). При этом выстраивается и смысловая параллель между историями упорного «ненужного» Пакетика и историями людей с РАС, которые стоят за актёрами.

Самым интересным в инклюзивном спектакле, по мнению Петра, становятся ошибки и случайности. Ошибка – выразительное средство инклюзивного спектакля, она создаёт пространство спонтанности, открывает личность. «Инклюзивный театр – театр ошибок». Поэтому интересными моментами спектакля могут становиться какие-то нарушения, отклонения, ситуации, когда зал не понимает, что происходит как задумано, а что по ошибке.

Похожая мысль звучала от других театральных практиков, выступающих на Форуме. Например, Рустам Ахмедов, актёр «Театра Наций», участвовавший в спектакле «Неприкасаемые», рассказывал, что взаимодействие со слепоглухими актёрами даёт опыт принципиально другого внимания и чувствительности. Слепоглухие актёры обладают другим ощущением пространства и людей, которое обычным человеком воспринимается как магия. Когда ты видишь, работая на репетициях, как слепоглухой актёр может похоже нарисовать человека, с которым говорит или поймать на лету кинутый мячик – ты понимаешь, что ему открыто что-то, что недоступно для тебя, но что тоже можно попробовать почувствовать и понять. И в случае разговора про «ошибки» и про «магию» главным оказывается другой способ действия и восприятия реальности, ломающий обыденные представления.

Рассказывая про свой опыт работы с незрячими актёрами, Александр Савчук говорил в первую очередь про их экзистенциальный опыт. Люди прошли сложные испытания в жизни, они по-другому воспринимают мир, и этот их личный опыт является самым ценным для спектакля. Задача режиссера – собрать этот опыт в целостное высказывание, создать русло, чтобы актёры могли транслировать свой опыт со сцены. Позиция актёра в этом случае неотделима от конкретного человека, личности с уникальным опытом.

Для зрителя инклюзивного спектакля также самым ценным становится, по мнению режиссера, опыт обнаружения себя как личности, выход из привычных социальных ролей и защит. Например, в конце спектакля «Ночи Холстомера» зрителей стягивали в общий круг, в котором находились актёры, поющие колыбельную Холстомеру. Круг мог вмещать сотню человек и этот «выход» становился сильным личным действием, что делало возможным переживание братства, единения, искреннего включения каждого.

Несмотря на то, что форум касался в первую очередь проблемы работы с людьми с инвалидностью в театре, его проблематика была очевидно шире – похожие вопросы встают при работе с любыми уязвимыми группами и сообществами, лишёнными голоса в обществе. В целом эта область объединяется понятием «социальный театр» – театр, который ставит перед собой определённые социальные задачи (Подробнее здесь).

В той социальной ситуации, которую стремятся создать практики инклюзивного театра, инклюзивный театр по сути не должен быть нужен: в нём возможность авторского высказывания, профессионального самовыражения через театр, должна быть равной у всех социальных групп. Именно поэтому возможность актёров с инвалидностью работать и самореализовываться в сфере театра оказывается настолько значимой.

Однако, пока идеальная ситуация не создана, появляются новые профессиональные театральные команды, которые работают с непрофессиональными актёрами, чей жизненный опыт сам по себе обладает качеством «театральности». Деконструкция социальных стереотипов и выведение на сцену живых людей со своими уникальными и драматичными историями – оказывается одной из задач театра.

Эта задача требует от режиссёра и театральной команды других навыков, не характерных для классического режиссёрского театра: создания ситуации глубокого доверия между участниками, построения горизонтальных связей внутри команды, гибкого распределения ролей с поиском места для каждого – в этом процессе происходит «магия» творческой сонастройки. Эта спонтанно-уникальная «магия» многими осмысляется как основная – и социально, и художественно значимая черта проектов инклюзивного театра.