Образ актрисы отсылает к эпохе немецкого кабаре: блестящая блуза с воротником-жабо, безупречная фигура, обтягивающие черные брюки, черные туфли на высоких шпильках. Это эстетизированный образ конферансье и образ актрисы эпического театра, которая приветствовала всех в начале спектакля от своего лица. Только в интермедиях прорывается её пластика – экспрессивная, ломаная – как единственно возможная эмоциональная реакция на повествование. В ней – «великий пожар», прорывающийся через внешнюю немецкую сдержанность, уводящий действие от психологизма в надличностный план, план чистого искусства и чистого мастерства.
Третьей действенной силой, эмоциональным фоном повествования является музыка – музыка великих немецких композиторов (Бах, Бетховен, Брамс, Шуберт) в исполнении пианиста Петра Лаула. Она контрастирует с отстраненной манерой исполнителя, погружает зрителя в чувственную сферу. Музыка уводит от назидательности и патетики, она не сдерживает эмоции, в отличие от актрисы, каждое движение которой строго выверено, согласно режиссерскому рисунку.
Этот спектакль-концерт можно назвать режиссерским экспериментом по разжиганию «великого пожара» в зрителе: актриса+текст+музыка = пустое пространство. Олег Ерёмин изгоняет из актрисы индивидуальный характер, оставляя чистую идею.
Вопрос в том, какого зрителя требует такой театр? Эмансипированный зритель будет в панике – ему приходится бездействовать и сидеть на своем историческом месте. Консервативный зритель не дождется ни развлечения, ни «пиршества для глаз». Профессиональный зритель не сможет разгадать профессиональный кроссворд. Это искусство чистой формы, без социальной повестки, без новой этики и без старой, вне этики, морали и нравственности. Без интерпретации.