Затянувшаяся концовка первого действия невольно намекает на судьбоносные события во втором действии, однако в нем так ничего и не происходит. «Нажонглировавшись» различными формами, режиссеры переходят к более классическому театральному формату. Сцена драпируется желтыми кулисами, актеры, за исключением Джульетты, переодеваются в вычурные наряды, стилизованные под елизаветинскую эпоху, разыгрываются ключевые моменты шекспировской трагедии: смерть Меркуцио и Тибальта, сватовство Париса и вручение Лоренцо снадобья. Затем Джульетту одевают в подвенечное платье, и после принятия «эликсира» зрителя погружают в ее видения: сначала ослепительно-яркое свечение, образующее имя главной героини, а затем коллектив девиц, которых можно интерпретировать то ли как вилис (невест, умерших до свадьбы), то ли как эриний (богинь мести и ненависти). В финале же мы видим борьбу двух Ромео за сердце Джульетты, которой лишь остается цитировать строчку из песни Сергея Шнурова, как апофеоз действия: «Никого не жалко, никого: / Ни тебя, ни меня, ни его…».

Переходя от общего к частному, необходимо отметить, что спектакль вовсе не о жертвенной и всепоглощающей любви, так как шекспировская фабула лишь редкими вкраплениями напоминает о себе. Он о ненависти. Ненависти одного семейства к другому, ненависти одного ухажера к другому, ненависти стареющей актрисы к более молодой, ненависти одного человека к другому. Эту мысль подтверждают французские барьеры, аккуратно делящие храм Мельпомены на правое и левое крыло. И, естественно, это перекликается с событиями, происходящими в мире: активизация американского движения «Black Lives Matter», митинги в Беларуси и России и проч.

В качестве продолжения идеи о разделении уместно будет сказать и о символистском двоемирии как приеме спектакля. С одной стороны, реальность, где молодую и неопытную актрису «перемалывает» театр, с другой – шекспировские мотивы, оставленные лишь ради логического развития действия, и герои, разговаривающие высокопарным слогом. Таким образом, авторы спектакля подводят нас к краю пропасти, где до невыразимой сущности остается всего лишь шаг. Однако этот эффект не достигается, так как эстонский тандем бесконечно перескакивает из одного эстетического мира в другой, нарушая тем самым коммуникацию со зрителем.

Не работает должным образом и прием иронии, проходящий красной нитью через спектакль, так как зритель уже вдоволь «насытился» подобным юмором. Например, нелепые спитчи Меркуцио (Сергей Городничий) о сексе или нарочитый эксцентризм во втором действии спектакля, передающийся за счет декораций, костюмов и исполнительской манеры актеров.

Хочется отметить высокий пластический уровень актеров. Это, безусловно, является заслугой режиссеров, а также тренера телесных практик – Юрия Наэлема. Примечательно и то, что персонажи пьесы получились довольно разными и запоминающимися. Например, леди Капулетти, она же Кормилица (Варвара Павлова), показывающая всем своим видом и поведением властолюбие и сексуальность, или нелепый Парис (Рустам Насыров), презентующий себя через музыкальный номер под песню Шнурова «Терминатор» и т.д. Однако, как бы режиссеры спектакля не уверяли нас в том, что Муся Тотибадзе создает образ аутсайдера, это не так. Российская актриса и певица давно уже вошла в круги московской тусовки. Следовательно, ее имидж и бэкграунд не работает лишь со зрителем, который не знал о ней прежде.

Итак, «Джульетта» пытается быть всем, чем может быть: шоу, концертом, стендапом, документальным фильмом… Но в этой попытке быть всем представление теряет свою основу, а именно театральное начало. Режиссеры спектакля могут сколько угодно заявлять о современном переосмыслении классического произведения, а персонажи оказываться в разных форматах времени и пространства, но зритель все равно всегда будет ждать разрешения ситуации, случившееся с семействами Монтекки и Капулетти на уровне шекспировского масштаба.

Кажется, что возникает сюжет о двух Ромео – в двух разных мирах. Джульетта-актриса резко переключается на Ромео-2 (Иван Федорук). Никакого объяснения, никакой мотивации нет, да это и не нужно. Однако Ромео-1 продолжает снимать видео и устраивает тяжелую сцену с попыткой изнасилования Джульетты. Но далее эта линия фактически исчезает. Мы видим страдания Ромео-1. А реальный план актеров превращается в дискотеку из хитов ХХ века, которые разогревают зал.

Формально это становится кульминацией спектакля, после которой действие должно перейти в другой план и двигаться к разрешению конфликта.

Действительно, второй акт другой. Реальность закончилась. Это роли пьесы, но эти роли неожиданно клоунские. Действие разыгрывается в виде фарса. Можно предположить, что конфликт пьесы в столкновении естественного актерского плана, наполненного любовью и формализированной декларацией шекспировских персонажей. Но этот реальный любовный план фактически исчезает. Есть только одна сцена во втором акте, альтернативная фарсовым взаимоотношениям персонажей. Это спор о жаворонке и соловье. Но эта сцена разыгрывается Джульеттой-актрисой и Ромео-актером, то есть в другом сюжетном плане. Кроме того, Джульетта демонстрирует не столько любовь, сколько провоцирование возлюбленного. «Да, конечно, соловей!» Таким образом, конфликт двух планов снимается, а все сводится к банальному любовному промаху Джульетты-актрисы.

Вместо развития конфликта начинается как бы другой спектакль – семейный скандал в духе фарса. Комический отец Капулетти (Руслан Барабанов) пытается выдать Джульетту замуж. Понятно, что этот сюжет тоже никуда не развивается. Джульетта, как положено, засыпает (или умирает, какая разница). А далее, во сне ей видится бракосочетание Ромео-2 с матерью Джульетты (она же Кормилица – Варвара Павлова). И всё это под текст «Песни песней».

Закрадывается сомнение, что в режиссуре «Песнь песней» выводит спектакль из поля фарса. Но всё это настолько неопределенно, что конечно может порождать любые ассоциации. Однако заканчивается бракосочетание прямолинейным фарсом: «Теперь можете изменять друг другу».

Тем не менее есть развязка несуществующего сюжета. Тоже клоунский бой между Ромео-1 и Ромео-2. Вспомнили! Вернули фабулу к любовному треугольнику. Но к этой формальной развязке оба Ромео уже выпали из действия. Бой превращается в бесконечный и тем самым ни самоубийства, не убийства Ромео (хотя бы одного из них) – нет.

Ну как тут не вспомнить отсутствие гибели Гамлета в спектакле Юрия Бутусова. Сходство финалов вероятно является тенденцией. Но отсутствие смерти Гамлета вытекает из самого действия и заявлено как тема в самых первых репликах спектакля на фонограмме. В «Джульетте» подобная «неразрешимость» борьбы, конечно, неожиданна, но никак не связана с действием. Зато бесконечно декларируется мораль всей басни: «Никого не жалко, никого – ни тебя, ни меня, ни его».

Из этого очевиден вывод. Режиссура использует сильные способы воздействия на зрителя, которые достигают высшей точки к концу первого действия. «Актерский» план вытесняет персонажей Шекспира, но направлен на перформативность зрителя. Единство сцены и зала достигается, но драматическое (конфликтное) развитие невозможно, поэтому во втором действии самостоятельный сюжет и клоунское отстранение всех персонажей от зрителей. Можно конечно это называть постдраматизмом, но проще говоря, это невыстроенность действия и случайность используемых приемов.

Впрочем, есть интересное попадание. Персонажи Шекспира перестают быть характерами (что правильно) и собственно персонажами. Это актанты, поэтому Леди Капулетти равна Кормилице и это Противник Субъекта. Субъект у нас Джульетта. А Парис равен Лоренцо и это мнимый соперник, выламывающийся из конфликта. Меркуцио постоянно сбивается на лекционные пассажи в духе Википедии, и это соответствует его рациональному скептическому началу, заложенному в структуре трагедии. Однако это не простроенные схемы, а некий лабиринт, который провоцирует на его разгадывание, но тем самым выводит из поля художественного восприятия.