Кстати, в спектакле не используется самая эффектная сцена вранья, потому что эта сцена – вымышленная реальность Хлестакова, а в спектакле реальность конкретная и пацаны конкретные. При всей экзотичности спектакля атмосфера документальности создается через исповедальные монологи, которые напоминают прием у психотерапевта. Первый акт заканчивается чувствительной исповедью Антона Антоновича с внутренним отношением исполнителя – Тимофея Трибунцева. Но второй акт начинается с повторения этого текста, только в эстрадной интерпретации.
Бесконечную нарративность диалогов, иногда с повторяющимся текстом, прерывает сцена сватовства. Здесь текст несамостоятелен, а интерпретирует гоголевскую сцену. Конкретно объяснена сверхзадача каждого. Маша (Марьяна Спивак) хочет сбежать с Хлестаковым и всех убить напоследок. Аня (Алёна Разживина) – выдать Машу и привязать Хлестакова. А Городничий – заставить Хлестакова работать на себя. Здесь полное переосмысление Гоголя, но сохранение его. В большинстве случаев интертекстуальность не подразумевается.
В ответ на посягательство Городничего Хлестаков полностью переламывает ситуацию. Взрывается и противопоставляет другую силу. Он не просто подлинный Ревизор. Он верховная власть, которая предлагает полное подчинение, либо уничтожение.
Сцена с Осипом возвращает нас к гоголевскому сюжету – бегство Хлестакова и его письмо Тряпичкину. Но когда Почтмейстер читает Городничему письмо Хлестакова, это не производит никакого эффекта. Городничий, не слушая, обсуждает с Анной Андреевной разрушение театра – это оказывается более важной темой в нынешней ситуации.
Описанием чиновников в хлестаковской интерпретации никого не удивишь. Они всё про себя знают. Поэтому Бутусов по обыкновению убирает известный текст. Чиновники не стесняются своих недостатков, а превращают их в свои заслуги. «Зверствуем помаленьку» – является их жизненным принципом.
Финал. Даже при наличии текста письма Хлестакова, он не перестает быть представителем верховной несокрушимой силы. Бутусов вновь разрушает финал драматургии. Немая сцена заполняется не персонажами, а реальными людьми. Это как бы тот же зрительный зал, что и по другую сторону рампы. Прием довольно прямолинейный. Скорее разрушительный, чем развязывающий конфликт. Возможно, в этом и заключается идея – выхода нет.
И только фигура поверженного Р. между зрителем на сцене и зрителем в зале.
Стареющий Константин Райкин становится поразительно похож на Виктора Шкловского: маленький, лысый, улыбчивый, с поразительно добрыми глазами. И такой же гениальный.