Режиссура Евгения Корняга произвела сильное впечатление в спектакле «Сад наслаждений» в театре Karlsson Haus. Там вся драматургия была выражена через пластику, через динамическое развитие комбинаций тел.

Пластический ряд поначалу иллюстрирует свадьбу, а песенная драматургия дает поэтическое обобщение. Очевидное противопоставление этих двух рядов начинается с песни «Ой, да проходи же, наше скучное время». Абсолютная тоска и страдание, выраженное хором как бы опровергается гротескным состоянием Жениха (Артём Курень), который снимает всё происходящее на камеру в крайнем возбуждении. Так в спектакле возникает третий план – видеотрансляции на экран. Крупным планом – Жених демонстрирует палец с обручальным кольцом. Но одновременно – это жест поднятого среднего пальца. Всё драматическое действие сразу приобретает остросатирический смысл. Тема безрадостных дней и трагизма существования выходит на первый план.

Тема свадьбы фактически завершается в песне «Ой, будет лихо лихое, Погоните сучек в поле». Мужчины по одному расстегивают и снимают рубашки. В песне поется: «Одна сучка подвласа, Это, парни, вам на мясо», а по действию – агрессивная толпа мужчин бешено лапает ноги стоящих на столе девушек.

В следующей песне про рыболовцев, которые «споили девчину на медочке, пьяну спать положили во челночке» – на столе бокал переполняется красным вином, заливает стол и ползающая по столу девчина истекает кровью, которая превращается в реку с игрушечными челноками.

После этой сцены все персонажи в молчании спешно стирают кровь. План видеоряда показывает, что они прячут лица от камеры и пытаются скрыть содеянное. А следующая песня – тоже через видео план стилизована под «добровольное» признание. Жених почти выдавливает из себя слова «Молодой Ванюшенька на лошадке скачет», а потом начинает судорожно раздеваться на камеру, как будто перед расстрелом. Вещи аккуратно складываются на стол, чтобы в следующем эпизоде их выдали плачущей матери. Песня Матери «А кто знает, куда Коленька поехал?» происходит уже в пластическом плане. И очевидным становится оплакивание погибшего сына. Заканчивается эпизод тем, что Невеста (Анна Семеняко) в подвенечном платье ложится рядом с мертвым телом жениха. А он оживает и в ужасе кричит. И бросается к матери.

Следующий эпизод – колыбельная Матери, вспоминающей, как она качала сына в детстве.

Песня «Дуб к дубочку наклонился» – это сон Девчины. В этом сне Жених, по-прежнему обнаженный, принимает скульптурные «античные» позы, обращенные то в сторону матери, то невесты. И здесь появляется мотив обреченности и героической решимости: «Ой, да как мне ночи бояться-то: конь подо мною, а бог надо мною, остренький мечик у меня под рукою». Жених подползает на руках к невесте, но в последний момент бросается назад к Матери и воплощается в «скульптуру» Пьеты.

В следующей сцене Невеста ползает по сцене, а безликая толпа преследует её и ослепляет лучами фонарей.

Далее Невеста, перекрикивая хор, призывает Жениха встать. И, не добившись этого, допевает песню «И печален лес, И печальна земля наша…» В последней песне Невеста поет «Там стояли два ангела», выпрямляется на столе во весь рост и поднимает на руках тело мужа. Статичность скульптуры нарушает порыв ветра, вздымающий волосы невесты, золотые на свету.

Спектакль обладает бесспорным политическим смыслом и самое поразительное, что премьера его состоялась в декабре 2019 года, до трагических событий в Беларуси. Таким образом, режиссер поставил спектакль-предчувствие, вытекающий из назревающей трагедии.

Актеры не пережимают, не интерпретируют и не вносят индивидуальных эмоций в игру, оставаясь на уровне песенных образов. Что касается видеоряда – он используется не постоянно и всегда работает на усиление сцены, в отличие от сегодняшнего тотального приема. В спектакле чувствуются традиции – с одной стороны, связанные с образованием режиссера и его близостью к театру кукол, с другой – связь с польской театральной традицией, начатой со Станислава Выспяньского (его самая известная пьеса – «Свадьба»).

Художественное значение спектакля в том, что он демонстрирует четкую идею исключительно через метафору и иносказание. Нигде нет никакой прямолинейности, никакой демонстративности. Глубокий драматизм спектакля состоит во взаимодействии поэтической фабульной линии и визуального (тоже, в свою очередь, двупланового) сюжетного ряда, связанного с актуальной общечеловеческой проблематикой.